Георг Эберс - Тернистым путем [Каракалла]
Правда, ликторам и стражникам удалось наконец прорваться сквозь многоголовую, кричавшую и бушевавшую толпу мужчин и женщин, однако же, когда они выбрались на свободный путь, банда художников уже давно шла по соседней улице.
XI
Мелисса тоже могла бы лишиться свободы, если бы обманутый в успехе Цминис, вне себя от ярости, не бросился лично преследовать ускользнувшего Александра.
Ей уже не было надобности разыскивать дом, где лежал ее больной жених, потому что Агафья, которой она описала этот дом, хорошо знала его. Его владелец Протерий был видным членом христианской общины, и она несколько раз бывала у него со своим отцом.
По пути девушки рассказали одна другой, каким образом они очутились на улице в такое необычное время; и когда Мелисса заговорила об изумительном сходстве Агафьи с умершею дочерью Селевка, которое, несомненно, дало Александру повод следовать за нею и защитить ее, христианка сказала, что ее часто путали с Коринной, так рано скончавшейся дочерью ее дяди. Сама она в последний раз виделась с Коринной несколько лет тому назад, потому что отец Коринны разошелся с ее отцом с тех пор как тот открыто объявил себя христианином. Третий брат, Феофил, верховный жрец Сераписа, оказался более склонным к примирению, а его жена Эвриала ей милее всех других женщин.
Скоро Мелисса узнала, что и Агафья потеряла мать, и это обстоятельство так быстро сблизило двух девушек, что они, как сестры или самые короткие подруги, шли одна возле другой, взявшись за руки.
Им недолго пришлось ждать перед домом Протерия, потому что в переднем зале Андреас был занят снаряжением носилок для Диодора, причем врач Птоломей помогал ему.
Как ни был, по-видимому, изумлен вольноотпущенник, когда Мелисса позвала его, как ни порицал он ее новую опрометчивость, но он все-таки обрадовался ее появлению, потому что не один раз, когда он слышал чьи-либо приближающиеся шаги, ему казалось, что она должна прийти помочь ему, хотя он сознавал, что подобная случайность едва ли возможна.
Поэтому даже по тону его нотации было довольно ясно видно, что отважный поступок Мелиссы он находил столько же похвальным, сколько достойным порицания. Андреас казался таким веселым, каким в другое время она видала его только среди его цветов. Она еще никогда не слыхала от него ни одного льстивого слова, но когда перед его глазами Агафья обвила рукою ее плечо, он указал на двух девушек врачу и с приятною улыбкою воскликнул: «Точно две розы на одном стебле!»
Да, он имел и причину радоваться, потому что состояние Диодора не ухудшилось, а Гален обещал посетить больного в Серапеуме. То обстоятельство, что Мелисса и Агафья сошлись вместе, он считал за милостивое руководительство Провидения, а удавшееся бегство легкомысленного Александра снимало тяжесть с его души.
Он охотно уступил просьбе Мелиссы провести ее и Агафью к больному, однако же позволил им остаться при спавшем Диодоре только короткое время, а затем попросил диаконицу отвести для девушек, нуждавшихся в отдыхе, какую-нибудь комнату.
Матрона тотчас же встала, но теперь Мелисса робко, но настойчиво начала просить позволения остаться при больном и с беспокойством посмотрела на ключи в руке строгой матроны.
Тогда Андреас шепнул ей:
– Ты думаешь, что я хочу помешать тебе следовать за носилками? Но ты ошибаешься, да и к чему это послужило бы мне? Ты прорываешься сквозь стражу к важным господам из сената, ты находишь путь через озеро, сквозь ночной мрак и пьяную толпу на улице. Если бы я запер тебя на замок, ты не побоялась бы выпрыгнуть через окно. Нет, нет! Я признаюсь, что ты победила мои сомнения. Мало того, если бы ты вздумала теперь лишить нас твоей помощи, то мы просили бы тебя все-таки оказать ее нам. Но врач желает оставить Диодора в полном покое до рассвета. Он теперь отправился в Серапеум, чтобы приготовить ему там хорошее место. Ты тоже нуждаешься в отдыхе, но в надлежащее время тебя позовут. Иди теперь за вдовою Катериной. Относительно твоих, – прибавил он, обращаясь к Агафье, – не беспокойся. Мальчик уже послан к твоему отцу, чтобы сообщить ему, где ты находишься.
В комнате, которую диаконица отперла для девушек, стояла большая постель, которую Протерий, владелец дома, в прежние годы разделял со своею давно умершею женою. Теперь на ней свободно вытянулись две новые подруги; но при всем утомлении им, по-видимому, вовсе не хотелось спать. Они были так рады своему взаимному знакомству и им так много нужно было задать вопросов и рассказать друг другу.
Как только вдова Катерина зажгла лампу с тремя светильниками и вышла из комнаты, начался их разговор.
Голова более привязчивой Агафьи покоилась на плече Мелиссы, и когда та смотрела на ее прекрасное лицо и вспоминала, какою глубокою страстью портрет этой девушки наполнил сердце ее легкомысленного брата, или когда какое-нибудь доброе слово христианки в особенности приходилось ей по душе, она гладила темные распущенные волосы девушки, ниспадавшие густыми волнами с подушки.
И в самом деле, нужно было двум девушкам только испытать одно общее чувство, пережить одно общее приключение, провести один час в интимной близости, для того чтобы соединились их сердца; и им обеим казалось, как будто они безмолвно, плечо к плечу, поджидают рассвета, как будто они от колыбели разделяли одна с другою и радость, и горе.
При этом более мягкий характер Агафьи как бы укреплялся сознательною силою воли, высказывавшейся в разных словах Мелиссы; и когда христианка с трогательною простотою открыла язычнице свое богатое любовью и сострадательное сердце, то той показалось, что она заглянула в какой-то новый для нее, но сильно привлекающий ее мир.
Притом необыкновенная красота Агафьи казалась дочери художника чем-то божественным, и часто она с благоговением останавливала свой взгляд на чистых пропорциональных чертах христианки.
Когда Агафья спросила Мелиссу об ее отце, та отвечала коротко, что он со времени смерти ее матери часто бывает очень печален и суров, но, в сущности, имеет доброе и любящее сердце. Напротив того, христианка с пылким одушевлением говорила о теплом человеколюбии своего благородного отца, и набросанное ей в нескольких чертах изображение ее домашней обстановки было такого свойства, что язычнице трудно было поверить его правдивости.
Ее отец Зенон, уверяла Агафья, живет в постоянной борьбе с горем и страданием ближних и ему удается распространять счастье и благосостояние вокруг себя. Самые бедные стоят ближе всех других в его любвеобильному сердцу, и в своем имении за озером он собрал вокруг себя больных и несчастных. Ей самой предоставлено попечение о детях, и малютки льнут к ней, точно к матери. Ведь у нее нет ни брата, ни сестры. Затем разговор перешел на Александра, о котором Агафья желала знать все больше и больше.
И как охотно говорила Мелисса о веселом художнике, который до сих пор был солнечным светом ее безрадостного существования!
Многое можно было рассказать в его похвалу: как лучшие художники ценят его талант, несмотря на его молодость, как неизменно привязаны к нему его товарищи, как умеет он рассеивать мрачную меланхолию отца. При этом она вспомнила разные черты любви и великодушия со стороны Александра, о которых ей рассказывали или которых сама она была свидетельницею. На первые сбереженные им деньги он поставил на могиле матери вылитую из меди статую гения с опущенным факелом, чтобы порадовать этим отца. Однажды его полумертвого принесли домой после того как он вытащил из воды тонущую женщину и одного ребенка и напрасно старался спасти другого. Правда, он может быть сумасброден и необуздан, но никогда не был неверен своему искусству и любви к ней и к другим членам их семейства.
Как широко раскрывались глаза Агафьи, когда Мелисса рассказывала ей прекрасные вещи о своем брате, и как боязливо она прижимала голову к груди своей новой подруги, когда та признавалась ей, каким образом она в оргиастическом возбуждении сблизилась со своим возлюбленным.
В страхе, точно ей самой угрожало что-то ужасное, она схватила руку сестры художника, слушая ее рассказ о том, каким образом отважный Александр счастливо спасся от разных опасностей.
О подобных вещах Агафье никогда не случалось слышать в одиноком христианском доме по ту сторону озера, и они производили на нее впечатление, подобное тому, какое производят на мирных земледельцев рассказы смелых моряков, заброшенных к ним бурей.
– Знаешь ли ты, – вскричала, она между прочим, – все это мне очень нравится, хотя отец, наверное, не одобрил бы подобных вещей! Там, где твой брат рискует жизнью, он всегда делает это ради других, и это прекрасно, это выше всего. Он представляется мне подобным херувиму с пылающим мечом. Но ты не знаешь нашего Священного писания.
